Вероятность невероятного:наука против эволюции

[zst]

Пока рылась в Яндексе в поисках рекомендованной Hius'ом статьи Медникова Б. М. "Парадокс миллиона обезьян", наткнулась вот на такой замечательный опус под названием Вероятность невероятного:наука против эволюции. Вполне наглядный пример "научного" низвержения ТЭ.

ТЕКСТ СТАТЬИ

1900 год отметил не только конец позапрошлого века, но и завершение донаучной эры в биологии - в этом году были переоткрыты и вошли в научный обиход законы Менделя: первые настоящие биологические законы, опирающиеся не только на строгие и чистые эксперименты, но и (впервые в истории!) на их математическую обработку. Сказанное, конечно, не означает, что в позапрошлом веке не было подлинных ученых; никакая наука не создается одномоментно: именно в XIX веке были сделаны многие важнейшие открытия, имеющие непреходящую ценность. Отметим хотя бы Пастера, фон Вирхова, раннего Геккеля (до его знакомства с Дарвиновской доктриной) и Менделя. И все же рубеж веков оказался этапным для биологии - она обрела, наконец, твердые постулаты и тем самым, по всем нормам, статус естественной науки.



И именно эти законы нанесли первый серьезный удар по Учению Дарвина, выбив из его фундамента один из краеугольных камней - тезис о передаче по наследству благоприобретенных признаков. Если, как считалось со времен Ламарка, организм в ответ на внешние воздействия претерпевает изменения, то они должны передаваться потомкам: например, у хорошо откормленных животных и помет должен иметь тенденцию к упитанности. На молекулярном уровне это означает обратную трансляцию: передачу информации с белка «в базу данных», на РНК и ДНК, - процесс, как мы сейчас знаем, запрещенный. Нам сейчас трудно вообразить степень растерянности в лагере дарвинистов в начале XX столетия, которая продолжалась почти треть века, пока новые мутационные идеи не возродили эволюционное учение в несколько ином обличии. Отметим попутно, что отсутствие «веры в Дарвина» нимало не помешало бурному развитию биологии.



Этот период воспринимался исследователями как досадная случайность или «диалектический» момент развития, однако дальнейшие события выявили забавную закономерность: по мере появления точных экспериментальных данных приходилось отказываться от все большего числа основных положений дарвинизма: можно всерьез говорить о борьбе науки с верой - верой в дарвинизм. Господствующая ныне (но далеко не единственная) доктрина - так называемая синтетическая теория эволюции (СТЭ) - внешне мало походит на дарвиновскую эссеистику, хотя ее иногда и называют дарвинизмом, ввиду принятой нестрогости определений в данной области, а собственно дарвинизм по-прежнему называют теорией, даром, что он не отвечает основным требованиям к научной теории.



Отметим некоторые требования к теории вообще:



- внутренняя непротиворечивость, соответствие данным (фактам)



- «проскопия», то есть возможность предсказывать появление определенных новых данных



- способность теории объяснять хотя бы большинство уже имеющихся данных.



Дарвинизм, как мы теперь знаем, не отвечает ни одному из этих требований (хотя для лишения статуса теории достаточно и одного несоответствия); поскольку СТЭ, иногда называемая в зарубежной литературе неодарвинизмом, все же опирается в основе на идеи Дарвина, эти же претензии, хотя бы в отдельных пунктах, можно предъявить и к ней. Отметим наиболее одиозный провал Дарвина - предсказание им «огромного» количества промежуточных или переходных форм живых организмов, «соединяющих» различные ископаемые виды, с необходимостью вытекающее из учения (Поскольку полный текст «Происхождения видов» является редкостью, часть положений приводится по другим надежным источникам, без соответствующих ссылок; желающие могут обратиться к изданию 1939 года; большинство цитат и положений проверено автором из 6). В «Происхождении видов» почтенный натуралист сетовал, что палеонтология пока не в силах подтвердить выдвинутую им гипотезу и надеялся, что это случится по мере накопления новых данных. В противном же случае он выражал готовность отказаться от своих положений, поскольку эволюционная гипотеза оказывалась подорванной в одном из ключевых моментов. Изменилось ли положение с тех пор? Да, причем качественно: можно считать, без каких-либо натяжек, что вся совокупность данных блестяще опровергла предложенный Дарвином механизм видообразования ввиду полного отсутствия переходных форм. Те спорные экземпляры, которые эволюционисты вводят в обиход, можно трактовать как причудливую мозаику.



Собственно говоря, такой результат нетрудно было предсказать: если бы дарвиновский принцип работал, нынешний мир живого был бы куда «пестрее» - мы бы наблюдали не столько дискретные виды (как и в палеонтологической летописи), сколько сплошные «переходные формы». С этой проблемой столкнулся уже Дарвин - и фактически признал отсутствие современных свидетельств эволюции. Каждый из вас, видимо, помнит со школьных лет красивые «родословные древеса» видов (правильнее говоря, филогенетические линии), вызывающие трогательные ассоциации со средневековым типом мышления. Действительно, такие родословные существуют только в головах пропагандистов. Любой честный специалист скажет вам, что чистых филогенетических линий, с несомненными связями между ископаемыми видами, просто нет - каждый конструирует такие иерархии, исходя из собственных научных предпочтений либо даже фантазий (последняя новость в этой сфере: крокодил, по многим существенным признакам, имеет больше общего не с рептилиями, а с птицами, и должен быть по справедливости отнесен к разряду пернатых). Положение усугубляется хронологической путаницей - виды, считавшиеся архаичными, обнаруживаются в вышележащих слоях (либо даже ныне живущими), слои, по всем канонам разделенные миллионами лет, оказываются «связанными» какой-нибудь окаменевшей сосной и т. п. Особенно интересны находки фрагментов ДНК «допотопных» организмов: их различия с современными укладываются в рамки индивидуальных различий между отдельными особями. (Вот лишь один пример для листа магнолии, возраст которого оценен в 20 млн. лет: различаются лишь 17 нуклеотидных пар из 820, или менее 2,1 % 2). О том же, что какие-то виды были и вымерли, мы знаем и без раскопок: это, увы, происходит постоянно. Все это трудно счесть доказательством эволюции. СТЭ также не разрешила этой проблемы - она обычно замалчивается, в лучшем случае приводятся нелепые объяснения, почему всё, что мы должны бы видеть, относится к разряду «ненаблюдаемых», как выражаются физики, т. е. научная методология заменяется, опять же в средневековом стиле, чисто схоластическими конструкциями 5. Например, все промежуточные формы якобы съедены животными (вместе со скелетом?), притом что «законченные» виды оказались, видимо, несъедобными - совершенно в духе дарвиновской логики! (И это пишется в учебнике биологии для студентов!)



Здесь, однако, не место для разбора весьма нестрогой манеры изложения великого натуралиста; рассмотрим его действительные заслуги перед человечеством, выраженные в известной схеме. Основанием эволюции по Дарвину служит, как известно, теория Мальтуса, или постоянная катастрофическая нехватка пищевых ресурсов в природе, вызванная, в частности, дарвиновским «законом» прогрессивного размножения: « - Каждое единичное органическое существо, можно сказать, напрягает все свои силы, чтобы увеличить свою численность...» (?).



Сразу же отметим, что оба эти положения также относятся к «ненаблюдаемым» и давным-давно опровергнуты. Уже Н. Данилевскому и П. Кропоткину было известно, что количество пищевых ресурсов в природе избыточно, а оптимальная численность популяции регулируется скоростью размножения: при малой плотности она высока, а при большой резко снижается, что может видеть каждый на примере больших городов; со времени Реми Шовена это один из основных законов популяционной генетики. Но - чудеса логики! - эти опровергнутые наукой положения неявно входят в «число слагаемых» СТЭ и служат единственным обоснованием внутривидовой «борьбы за существование», о которой писал Дарвин. Удивительно, но этот исследователь, обожающий «атаку фактами», здесь изменяет себе и обнаруживает поразительную бедность примеров такой борьбы, да и те явно сомнительнее всех прочих и допускают любую трактовку - опять «ненаблюдаемые»? Но именно в этой мифической борьбе тренируются и побеждают сильнейшие, они же передают свои способности потомству, и в результате выкристаллизовывается дарвиновский идеал - жизнь наиболее примитивного, сильного и злобного существа, умеющего только жрать и размножаться все оставшееся время, с перерывами на убийства себе подобных или отбирание у них пищи; это и называется естественным отбором.



Заметим, что нападки на идею естественного отбора со стороны неудовлетворенных «теорией» ведутся давно, но не всегда обоснованно. Существование этого принципа и даже его универсальность не подлежат сомнению, но дело в том, что в биологии он действует в иных масштабах и не совсем так, как хотелось бы эволюционистам. Например, хорошо известна и надежно подтверждена стабилизирующая роль отбора - максимальные шансы на выживание имеют особи, приближающиеся к среднестатистической для данного вида, и функционирующие, если можно так выразиться, сообразно законам популяции. Нас серьезно пытаются уверить, что тот же самый механизм отбирает и аномалии, пусть даже ужасно прогрессивные! А где факты? и где тут логика?



(Надо сказать, что кроме стабилизирующей роли отбора современная популяционная генетика выделяет еще такие формы отбора, как направляющий и дизруптивный. Но определяющая роль в реальной жизни популяции в подавляющем большинстве случаев остается за стабилизирующей формой отбора. - прим. редакции)



Впрочем, обратимся к специалисту по истории науки:



«...Все примеры фактического обоснования идеи отбора построены на подмене понятий: фактически описывается либо приспособленность, но без увязки с предшествующим отбором, либо становление нового свойства, но без увязки с приспособленностью, либо отбор готовой конструкции, но без всякой связи с ее происхождением. Соединение этих трех описаний в единую теоретическую схему проводится всегда на основе убежденности, носящей идеологический характер (на это постоянно указывал замечательный биолог-теоретик А. А. Любищев, 1890-1972)»10



В чем недостаток всей схемы, если не считать, что она радикально отличается от всего того, что нам сегодня известно о популяциях (ныне это одна из самых развитых и точных дисциплин)? На наш взгляд, в неустойчивости такой системы, ведущей, скорее, не к стабилизации, а к уменьшению численности: особь здесь противопоставлена популяции да еще при постоянном стрессовом давлении. Такой лидер попросту подрывает популяцию как собственную основу и неминуемо должен погибнуть: само существование вида базируется на многообразии аллелей (упрощенно говоря, признаков), необходимо требующего тысяч и десятков тысяч особей. Все это хорошо известно и доказано с математической строгостью и просто-напросто перечеркивает всю идею естественного отбора, но тогда и от прогрессивной эволюции ничего не остается - как прикажете разрешить такое противоречие? А главное - что неоднократно отмечалось со времен Дарвина, - любой отбор (естественный или искусственный) действует лишь в границах вида; тысячи лет селекции показали, что можно вывести новую породу (подвид), но перейти границу между видами никаким отбором невозможно; более того, если прекратить селекцию, вид возвращается к исходной «дикой» форме, если, конечно, при этом не утрачена полнота его генофонда. Таким образом, загадка происхождения видов осталась неразрешенной.



Подробно разбирать СТЭ нет необходимости - ее все проходили в школе под видом дарвинизма. В основе лежит практически та же схема, лишь частично подогнанная под факты и дополненная отдельными нюансами. Самое существенное отличие - вынужденный отказ от чрезвычайно удобного ламаркизма: по наследству передаются не приобретенные признаки родителей, а случайные мутации генома, - кто знает, может, среди них окажутся и полезные для выживания; естественный отбор разберется.



Если мы сравним мутационную гипотезу с вышеизложенной ламаркистской схемой (нереальность последней строго доказана), то обнаружим, что она поставила куда больше вопросов, чем разрешила (в настоящей науке вообще-то обычно бывает наоборот). Прежде всего, по ряду причин невероятно замедлилась скорость эволюции. В ламаркизме формирование новых признаков идет направленно, в «нужную» сторону; в СТЭ же образование нового признака или, что почти то же, нового гена превращается в комбинаторную задачу. Разумеется, не нужно представлять дело так, будто речь идет о некоей заранее выбранной комбинации нуклеотидных пар (распространенная ошибка борцов с дарвинизмом) - в этом случае формирование нового гена вообще невозможно, поскольку характерное время образования такой комбинации превышает время существования Вселенной на десятки, сотни и даже тысячи (!) порядков, в зависимости от длины последовательности. Но не менее грубая ошибка - полагать, будто эта последовательность может быть любой, поскольку она должна быть интегрирована в законченную полную систему, обладающую чрезвычайно высоким уровнем внутренней организации, и как минимум не противоречить логике данной системы. Хороший, хотя и нестрогий пример - песчинка, попавшая в прецизионный механизм хронометра, долженствующая улучшить его ход или придать прибору дополнительные функции. К счастью (и к несчастью для СТЭ), гомеостатические принципы устройства организма активно «сопротивляются» такого рода новшествам и, как правило, успешно, что и делает возможным собственно существование жизни (и исправный ход хронометра).



В последнее время экспериментально обнаружено, что «классическая» «схема мутационной эволюции вообще не работает. В общем виде она выглядит так: мутация генома - изменение последовательности аминокислотных остатков в белковой цепи - изменение функций белка и, как следствие, образование нового признака. Оказалось, что эти «корреляции оказываются вырожденными» 3. На каждом этапе организм-гомеостат успешно борется с такими «усовершенствованиями», если они не безразличны для его функционирования, вплоть до «самого сильного аргумента» - летального исхода. Прежде всего, повреждения генома постоянно контролируются и исправляются «бригадой ремонтников», состоящей из большого количества ферментов, каждый со своими функциями (как, кстати, объяснят дарвинисты возникновение такого комплекса?). Их согласованные и последовательные действия устраняют от 99 до 99,9% мутаций, по оценкам самих эволюционистов. Остальные и более серьезные повреждения исправляются при оплодотворении 4. Это свидетельствует о важной конструктивной роли полового размножения в том, что можно назвать поддержанием идеи вида - каждое последующее поколение всегда ближе к исходному типу, чем родители, а не наоборот, как хотелось бы приверженцам идеи эволюции. Но и мутировавший геном не обязательно приводит к образованию нового белка. Однако если такой белок все же образовался, с ним может начать бороться иммунная система организма. При сильном мутагенном давлении эти пороги могут быть «взломаны» - и что же? Изменение первичной и даже третичной структуры белка (глобулы) еще не означает новой функции, а последняя отнюдь не тождественна новому признаку; новая функция - прежде всего отказ от старой, то есть больной, часто обреченный организм.



Согласно учению, формирование нового полезного признака идет постепенно (градуально), но ни на одном из промежуточных этапов «недоделанный признак» не дает никаких дополнительных преимуществ организму (это, скорее, помеха) и, согласно принятым принципам, такие изменения должны элиминироваться, попросту говоря, «выметаться» естественным отбором (противоречие!). Можно показать, что мутационный прогресс вообще невозможен, однако для «чистоты эксперимента» обратимся собственно к биологам и экспериментальным данным. Попытки рассчитать вероятность эволюции, исходя из частоты точечных мутаций или замены аминокислот, следует признать некорректными, поскольку они сильно различаются для разных участков генома и белков. Поэтому за «единицу» мутации примем ген - последовательность нуклеотидов, кодирующих отдельный признак. Здесь разброс данных существенно ниже: они ограничены, по крайней мере, сверху довольно стабильными величинами; сверхустойчивые гены, на существование которых указывает современная научная периодика, в данном случае не смазывают общей картины.



В поисках наиболее надежных данных полезно обратиться к классике: «Первые опыты Г. Меллера и Е. Альтенбурга (1919) по определению частот мутирования у дрозофилы показали, что спонтанно мутации возникают очень редко - с частотами 10-5-10-6 (один мутантный ген на 105-106)» 9 А какова доля «полезных» песчинок в хронометре? «Большинство мутаций (обычно 70-80 %) в случае фенотипического проявления настолько нарушают строение и физиологию организма, что губят его (летальная мутация). Остальные в той или иной мере снижают жизнеспособность организма, но позволяют ему выжить в благоприятных условиях (условно-вредные мутации). И лишь ничтожная доля (0,01 или 0,001 %) может в какой-то степени повысить адаптивные свойства организма (полезные)» [3, с. 28]. Таким образом, лишь одна особь из 109-1011может приобрести приспособительный признак, да и то лишь предположительно, в потенции («ненаблюдаемые»...). Для высших это число нужно увеличить, как минимум, на несколько порядков, поскольку столь серьезные изменения в геноме половых клеток приводят, как правило, к бесплодию уже в первом поколении - речь идет, видимо, об одной особи из квадриллионов в лучшем случае. Такие числа относятся к астрономическим, но проблема этим не исчерпывается. Спрашивается: сколько нужно времени для формирования 30 000 (последние данные) генов человеческого организма, даже если допустить, что каждый раз формируются только нужные признаки, а весь процесс идет параллельно, хотя такое допущение просто нелепо: все эти гены должны рано или поздно как-то собраться по крайней мере в одной особи, да и как быть с половой несовместимостью между дивергирующими видами?



Еще один «шаг назад» по сравнению с ламаркистской схемой заключается в следующем. В сравнительно однородной популяции, при изменении внешних условий, реакции отдельных организмов существенно сходны, вся эволюция происходит параллельно (притом всегда в «нужную» сторону!), и, можно сказать, все стадо, хотя бы в лице своих лучших представителей, стройными рядами шагает к сияющим высотам прогресса. В мутационной же схеме переход от вида к виду совершается через «узкое горлышко» одной-единственной особи, что делает всю систему еще менее устойчивой, прямо-таки «рисковой», проблемы же неполноты аллелей и генетического вырождения вообще игнорируются.



В качестве резюме приведу свой ответ одному оппоненту-любителю: «Увы, вопреки тому, что вы пишете, современны дарвинизм как раз утверждает, что любой новый орган, будь то глаз, крыло или голова доктора наук, возникает именно чисто случайно, сам по себе - ничего более серьезного он не в силах предложить; отбор же ничего не создает, он может лишь зафиксировать в потомстве свершившееся чудо. Согласитесь, что старый ламаркизм выглядел хотя бы правдоподобнее». Полезных же мутаций с образованием нового гена никто и никогда не видел, равно как и сверхточного хронометра с песком внутри, тем не менее, на этом допущении, как на фундаменте, построено все здание современного эволюционного учения. На таком фоне существование летающих тарелочек можно считать строго доказанным, ввиду большого количества свидетелей, а уфологию следовало бы внести в разряд точных наук, сродни физике и математике.



Отметим особо, что прогрессивно-эволюционная мутация предполагает не простую рекомбинацию семантидов, но качественный рост генома - возникновение «из ничего» существенно новой информации, что с общефизической точки зрения является тривиальной ересью. Неразрешимость рассматриваемой задачи особенно наглядна, если мы перейдем от семантических блоков на молекулярный уровень - в этом случае, как уже указывалось, ее надо определять как комбинаторную. Подсчитано, что для образования любого нового белка путем геномных мутаций и естественного отбора времени существования Вселенной не хватает - показательное признание одного из адептов дарвинизма. Задача образования «значащего» гена тесно смыкается с «вечной» проблемой происхождения жизни, хотя и не разрешает ее до конца, как пытаются нас уверить отдельные чересчур оптимистичные пропагандисты. Я не собираюсь здесь спекулировать на том обстоятельстве, что загадка жизни не решена, а хочу лишь посвятить читателей в некоторые трудности данной проблемы: судя по недавней анкете одного журнала, большинство не представляет себе, насколько они велики. В целом, как можно судить по научной периодике, положение дел в этой сфере выглядит тупиковым (говорю об этом без всякого злорадства), что особенно парадоксально на фоне беспрецедентного успеха частных дисциплин: новые методы исследований дали нам за последние 10-15 лет, видимо, больше, чем за всю предшествующую историю. Ситуация в так и не созданной теоретической биологии сильно напоминает ситуацию с вечными двигателями: и там и там «научная мысль» бродит по заколдованному кругу ограниченного числа бесплодных идей. Надеюсь, я не сильно задел специалистов этим сравнением: среди изобретателей перпетуум мобиле имеются доктора технических наук и профессора, да и аналогия эта не столь поверхностна, как представляется, поскольку причина тупика в обоих случаях одна: неумолимые законы термодинамики, которые, бывает, до сих пор пытаются ревизовать. В частности, вокруг Второго начала термодинамики скопилось невероятное количество путаницы, причем не только по вине неспециалистов: мало кто правильно представляет себе понятия «закрытая система», или «компенсация», или умеет корректно его применять.



Но это очень большая тема; сейчас же отметим лишь, что тезис о самозарождении биологических систем действительно противоречит этому фундаментальному закону, и рационального разрешения этого противоречия что-то не видно. Важно понять: речь идет не о каком-либо недопонимании процесса биогенеза, но о принципиальном запрете на такие спонтанные процессы. Причем иллюзий питать не стоит: никакой прогресс науки и техники не отменит в будущем физических законов.



Задача самозарождения жизни в теории обычно сводится к созданию упорядоченности из хаоса в виде построения некоей первичной нуклеотидной или белковой последовательности из n компонентов m разновидностей. Уже при n = 100 и m = 2 (чего явно недостаточно) вероятность возникновения такой самосборки имеет порядок 10-30. Напомним, что со времени образования Вселенной, по принятым представлениям, прошло лишь 1017 секунд; знаменатель первого числа больше второго в десять триллионов раз. Для составления же минимально необходимых последовательностей вероятности рассчитываются посредством чисел, лишенных физического смысла - с трех-четырехзначными показателями степеней, при том, что число атомов во Вселенной оценивается «всего лишь» в 1076-1080, по разным источникам. Таким образом, речь идет о запрещенном Вторым началом локальном уменьшении энтропии без какой-либо компенсации; «открытость» системы в виде, скажем, нагревания компонентов никак не способствует решению задачи. Здесь можно привести высказывание известного физика и молекулярного биолога Дж. Бернала (кстати, лауреата Ленинской премии): «Одинокая молекула ДНК на пустынном берегу первобытного океана выглядит еще более неправдоподобно, чем Адам и Ева в райском саду [цитируется по памяти]».



Закон постоянства и роста энтропии не в силах поколебать и типичная ссылка на авторитет Шредингера 16 . Это лишь дополнительная иллюстрация отмеченной путаницы в умах, поскольку Шредингер писал совсем о других вещах. Живые системы, как и все на свете, функционируют в строгом соответствии со Вторым началом, но возникновение таких систем - это совсем другой вопрос! Нельзя сказать, что специалисты не видят этой проблемы - добросовестные исследователи, составляющие бесспорно подавляющее большинство, не ограничиваются сочинением эволюционных «сказок» 7 , а честно пытаются разрешить проблему, но уровень попыток различен. К наиболее слабым относится привлечение «демона Дарвина» (по аналогии с термодинамическим «демоном Максвелла»), т. е. естественного отбора, хотя последний к происхождению жизни просто неприменим (из чего «отбирать»?). Отбор может работать лишь на уровне фенотипа (это основы дарвинизма!), на молекулярном же уровне процесс идет в сторону деградации (что, кстати, надежно подтверждено экспериментально 1 ), в полном соответствии со Вторым началом термодинамики.



В качестве курьеза: интересна эволюция термина «самоорганизация», введенного сперва в качестве рабочего и условного, хотя в русле данной задачи в нем не больше смысла, чем в слове «негэнтропия» - ведь последняя не может быть отрицательной! Постепенно произошло своеобразное привыкание к этому термину, а в некоторых последних работах «самоорганизация» выступает уже в качестве составляющего концепций, как некий физический закон! Правду сказать, для такой трансформации понятий имелись некоторые чисто психологические мотивы. В частности, много необоснованных надежд породили исследования ведущего мирового специалиста по этим проблемам И. Пригожина. Вот что он пишет: «Сегодня мы знаем, что увеличение энтропии отнюдь не сводится к увеличению беспорядка, ибо порядок и беспорядок возникают и существуют одновременно... - один включает в себя другой. И эту констатацию мы можем оценить как главное изменение, которое происходит в нашем восприятии универсума сегодня» 12. Но приводимый автором тут же пример показывает, о каких, собственно, уровнях самоорганизации идет речь. Сам же Пригожин постоянно предупреждает читателей о недопустимости распространения его результатов на «вечные вопросы». Несколько таких замечаний попадались мне в его книге «Порядок из хаоса», здесь же приведу цитаты, находящиеся под рукой: «Ничтожно мала возможность того, что при обычных температурах гигантское количество молекул расположилось так, чтобы дать начало высокоорганизованным структурам и взаимосогласованным функциям, характерным для живых организмов. Поэтому идея самопроизвольного зарождения жизни в ее нынешнем виде - в высшей степени неубедительна...» 17. И еще: «Возможность преодолеть порог между неживым и живым создается не просто какой-то одной неустойчивостью. Здесь замешана, скорее, некая цепь неустойчивостей, в которой мы только начинаем различать отдельные звенья» 18. К сожалению, научные термины часто понимаются в бытовом смысле; стоит их расшифровать, и все становится на место. Упорядоченность и организация, о которых идет речь, - НЕ то же самое, что целесообразность и разумное устройство. Выстраивание, например, атомов в кристаллическую решетку (образование снежинок) не приводит к увеличению информации в системе - это «термодинамический минимум», который выглядит порядком лишь на наш, сугубо человеческий взгляд. Не надо путать эстетику с физикой!



Попытки избавиться от нудного перебора бесчисленных вариантов последовательностей привели к созданию различных моделей ускоренного подбора, которые даже априорно следует признать безуспешными, поскольку они также не имеют под собой физического обоснования. Примером может служить компьютерная модель Р. Докинса, подробно описанная М. Рьюзом 13 как «кумулятивный отбор». Представлена тривиальная задачка, решаемая методом Монте-Карло: компьютер последовательно отбирает из стохастического набора букв нужные знаки, сравнивая их с заранее введенной в память фразой (!), и, разумеется, достигает успеха в 43-м поколении, - проще говоря, задача подгоняется под заранее известный ответ. Алогичность модели, как говорится, вопиет, и мне совершенно непонятен детский восторг американского профессора: «На мой взгляд, следует признать, что сторонники религиозных воззрений... теперь явно лишены того, что они считали главным аргументом в свою пользу». Судя по контексту, на М. Рьюза просто произвел глубокое впечатление персональный компьютер... Несколько серьезнее выглядит, на первый взгляд, «блочно-иерархический принцип» 15, осуществляющий отбор (кем!?) осмысленных блоков по пять знаков в каждом из стохастически составленных, затем пятерок блоков и т. д. Мало того, что столь короткие блоки не имеют ничего общего с цепочками семантидов; здесь просто неявно присутствует контролирующий разум, который не удается подменить каким-нибудь «естественным отбором».



Как пример еще одной атаки на Второе начало, скорее пропагандистской, чем научной, считаю необходимым рассмотреть и «гипотезу» Б. Медникова, поскольку рассуждения этого известного агитатора за дарвинизм (хотя и заслуженного в своей области ученого) могут сбить с толку непосвященных - все «скользкие места» в работах Медникова, как правило, хорошо замаскированы. Позволю себе привести длинную цитату, дабы не исказить мысль автора:



«"Противники эволюции" в расчетах исходят из того, что имеется только один пригодный вариант цитохрома С (Цитохром С - жизненно необходимый белок, присутствующий во всех живых организмах; отличается высокой компактностью - всего около сотни аминокислотных остатков. ), по единственному варианту каждого фермента и т. д... А ведь это не так. Если вариантов множество (а их практически бесконечность), то и полипептидов... также должно быть практически бесконечное число... Отсюда следует, что в достаточно большой и разнообразной совокупности случайно синтезированных полимеров можно найти такие, которые смогут выполнять функцию любого белка, например фермента, - такие опыты уже были поставлены. Американский исследователь X. С. Фокс смешивал сухие аминокислоты и нагревал их до 200 градусов; в результате получались полипептиды-цепочки из аминокислотных остатков, практически неотличимые от белков малой молекулярной массы. Мономеры в этих полимерах были распределены совершенно случайно, и в этой смеси вряд ли можно было найти две одинаковые молекулы. По-видимому, такие соединения - протеиноиды - легко возникали на начальном этапе существования Земли, например на склонах вулканов... Возможно, что протеиноиды катализировали синтез первых генов - матриц, на которых синтезировались уже настоящие белки, но тоже со случайными последовательностями. Как только среди них нашлась одна, способная ускорить синтез и репликацию своей матрицы - нуклеиновой кислоты, труднейшая проблема происхождения жизни была решена. Для этого не требовалось сверхастрономического числа Вселенных и вмешательства сверхразума. В опытах Фокса участвовало не 10230 молекул, а существенно меньше 1023, - одного моля, как говорят химики. Для возникновения жизни вполне хватило бы случайных химических реакций в достаточно большой грязной луже...»10



Попробуем пояснить, о чем скромно умолчал уважаемый автор. Как известно, белок (первичная структура) - это цепочка из аминокислотных остатков, соединенных довольно хитро: с помощью так называемых пептидных связей, посредством реакции, идущей только с потреблением значительного количества энергии и при содействии весьма специфического катализа. Каждая пептидная связь есть существенное локальное уменьшение энтропии; в эксперименте же Фокса таких связей образоваться не могло, на что косвенно указывает и Б. Медников, вводя термин «протеиноиды», т. е. «белково-подобные» а также и тот факт, что полученные цепочки ветвятся - каждая аминокислота имеет и водородные радикалы, способные при нагреве образовывать связи, но совсем не те, что нужны! Создается впечатление, что статья Б. Медникова написана исключительно для «малых сих», поскольку даже начинающий биолог знает, что синтез белка происходит совсем иначе. Прежде всего, для этого необходим как минимум... белок же: рибосомы, специализированные энзимы синтеза, по три на каждую из 20 аминокислот, а также шапероны и, наконец, митохондрии для энергетического обеспечения процесса (и это, строго говоря, еще не все).



(Здесь речь идет о внутриклеточном синтезе. В лабораторных условиях синтез белков осуществляется с использованием т. н. «химии защитных групп» и других особых условий. При всем этом такой процесс является очень трудоемким. В современном учебнике по органической химии (Швехгеймер М. А., Кобраков К. И., 1994, с. 220) пишется, что синтез инсулина, молекула которого состоит всего из 51 а-аминокислоты, «проводился в течение трех лет и состоял из 230 последовательных реакций». Ничего подобного в условиях гипотетического «первичного бульона» ожидать не приходится. - прим. редакции).



Разумеется, каждая из огромного числа этих белковых молекул появилась в результате того же процесса, в том числе и с участием молекул, идентичных себе - и с какого же конца распутывать этот невероятный клубок? Причем ничего упростить (по крайней мере, качественно) не удается даже в мысленном эксперименте.



Во-первых, самообразование пептидных связей относится к термодинамически невозможным явлениям: требуется компенсация или, точнее, «компенсатор», представляющий из себя по необходимости многоступенчатый агрегат.



Во-вторых, синтез белка - не просто совокупность химических реакций, а скорее сверхскоростная конвейерная сборка, т. е. «квазиосмысленный» процесс, протекающий при непременном участии значительного массива информации, часть которой, как на настоящем конвейере, введена непосредственно в исполнительные элементы при синтезе последних (в этом, кстати, одно из принципиальных отличий энзимов от простых химических катализаторов). Энзимы же обеспечивают высокую скорость синтеза - в десять раз быстрее пулеметной ленты! - которая в принципе не должна быть меньшей из-за нестабильности промежуточного продукта в виде полипептидной цепи в водной среде. В образовании одной лишь пептидной связи участвуют 6 молекул (меньше нельзя!), не считая транспортных, которые действуют с невообразимой скоростью и точностью, сменяя целую «бригаду сборщиков» сотни раз в секунду 8.



Но есть и еще одна проблема, относительно которой даже неизвестно, как к ней подступиться: проблема хиральности. Все молекулы, из которых составлены макромолекулы живого, могут быть представлены в двух зеркальных изомерах - правых (D) или левых (L). Живая ткань обладает хиральной чистотой - все нуклеотиды в ней только правые, а аминокислоты - только левые. Между тем в «косной» природе возможны только так называемые рацемические смеси, в которых тех и других изомеров поровну, что отвечает термодинамическому минимуму (опять это Второе начало!). Даже специальные методы синтеза, с сортировкой молекул, способны обеспечить «неравновесность» лишь около 10 %. Причина этого носит принципиальный характер - мешает так называемый квантовый порог: размеры объекта существенно меньше тепловых флуктуаций, а также длины так называемой волны де Бройля, - представьте себе пьяного, пытающегося попасть с первого раза ключом в замочную скважину, при том, что он не может никак ее разглядеть, а руки трясутся с амплитудой во всю дверь. Типичная вероятность такого попадания составляет 10-4-10-6. Каким же образом обеспечивается хиральная чистота организма? А вот этого-то никто и не знает. Следующее утверждение попахивает фантастикой, витализмом и прочей мистикой, но это бесспорный факт: вероятность ошибки в живом организме лишь одна на 104-108! 11. Да и эти редкие ошибки тут же исправляются, т. е. соответствующие ферменты также различают то, что различить невозможно - такое впечатление, что живой организм попросту «не замечает» квантового порога; если эти строки читают физики, они понимают, насколько еретически это звучит, но с фактами не поспоришь. В летальном случае изомеры тут же начинают рацемизироваться. Отметим, что явление этой «другой» физики демонстрируют и ферменты, синтезирующие белок: в момент образования пептидной связи тепловые движения атомов непонятным образом «замораживаются», что и обеспечивает стопроцентное «попадание» .



Я попытался подсчитать размеры «грязной лужи» Б. Медникова на его собственных, притом максимально мягких условиях:



- образуется не весь цитохром С, а только его активный центр, состоящий из 34-х звеньев в произвольной последовательности;



- ветвление не учитывается;



- вероятность образования пептидной связи принята, исходя из минимально возможного числа радикалов, за 1/3 (на деле она равна нулю);



- вероятность выборки одинаковых изомеров, естественно, за 1/2;



- молекулярная масса аминокислотных остатков 100;



- образуются только различные комбинации (что тоже является допущением, поскольку на деле повтор бессмысленных комбинаций «задавит» единственную упорядоченную), а нужная макромолекула образуется наверняка.



Проще говоря, представьте себе кучу бусинок двух цветов, с тремя отверстиями в каждой, причем только одно из трех отверстий является «правильным»; все, что требуется - всего лишь вслепую собрать короткое ожерелье из 34-х бусинок одного цвета (неважно какого). Объем лужи (вернее, масса) получился немаленький: пять тысяч мировых океанов Земли, причем для воды места уже не остается. Можете допустить, что я ошибся в тысячу раз или даже в миллион - все равно такой сценарий самоорганизации не лезет ни в какие ворота!



Сделаем, однако, еще шаг навстречу схеме Б. Медникова: неважно, что у нас образуется в опыте; важно лишь, что эта смесь может способствовать образованию некоей «первичной» ДНК или РНК; последовательность нуклеотидов, как мы условились, произвольная; единственно необходимое условие - хиральная чистота такой цепочки как непременный признак живого. Для кодирования того же цитохрома С требуется последовательность из трехсот нуклеотидов как минимум. Нетрудно подсчитать, что вероятность возникновения такой цепи - неважно, «правой» или «левой», - равна 10-90: опять число, лишенное физического смысла! И, при всем этом, в данном сценарии, при внимательном рассмотрении, можно найти и ловко замаскированный нонсенс: заветную мечту «дарвиниста № 1» народного академика Трофима Денисовича Лысенко - всю ту же запрещенную обратную трансляцию. Невероятно грубая ошибка для доктора биологических наук! Или без такого «допущения» концы с концами не сходятся?



Самое же существенное умолчание Б. Медникова состоит в другом: ДНК, белок, или реакция катализа - это еще не жизнь: необходимых компонентов с избытком хватает и в мясном магазине, но еще ни одна отбивная не превратилась обратно в свинью или хотя бы в простейшее, даже если бросить ее в грязную лужу или зажарить при 200° С, как в старом опыте Фокса. Специфическая функция жизни, входящая во все корректные определения, - самовоспроизводство, а ее минимальная единица- клетка, на что в частности указывал и сам Б. Медников в других работах. Тезис «клетка - только от клетки» разделяется всеми современными биологами (хотя чисто теоретически можно предположить существование последователей Лепешинской и Лысенко), однако для времен «допотопных» делается неявное исключение, хотя научные законы не могут действовать или не действовать в зависимости от смены объектов одного класса. Когда возможность самозарождения жизни из грязи декларирует естествоиспытатель XVIII века, авторы учебников справедливо приглашают нас посмеяться над наивностью предков, когда же такое заявляет современный ученый, нам остается лишь смиренно склониться перед бездной премудрости. А какой могла быть самая простая «первая клетка»? Согласно расчетам фон Неймана минимальный самовоспроизводящийся механизм должен содержать порядка 104 исполнительных механизмов и оперировать 106 бит информации, причем сюда не входят механизмы автодиагностики, ремонта, передачи информации в следующее поколение, энергетическое обеспечение и много другого вплоть до специфических функций клетки. Разумеется, такой механизм должен быть запущен единовременно, тем более когда речь идет о живой клетке т. е. о неустойчивых белковых структурах. Поскольку клетка состоит в среднем из 1013 молекул, типичной длиной в тысячу семантидов, причем исключительно взаимосогласованных, предлагаю вам самостоятельно прикинуть размеры медниковской лужи и определить, сколько нужно триллионов триллионов Вселенных для ее размещения. Вероятность самопроизвольного возникновения такого комплекса сегодня оценивается как 10-40000! (Последняя цифра получена известным астрофизиком Фредом Хойлом (Hoyle) совместно с исследователем Чандром Викрамасингом (Wickramasinghe), которые подсчитали вероятность случайного образование порядка в клетке, учитывая одни лишь ферменты, находящиеся там (ссылка по: Тейлор П. Сотворение: иллюстрированная книга ответов. СПб.: «Библия для всех». 1994, с. 79). Что же касается самой простой клетки со всеми ее компонентами (включая нуклеиновые кислоты), то по расчетам молекулярного биофизика Харольда Моровича, вероятность ее самоорганизации при идеальных условиях составляет 10-100 000 000 000 (ссылка по: Росс X. Творец и космос. 1997, с. 195). - прим. редакции ) . Сразу скажем, что неважно, стоит ли в показателе степени -40 или -40000: и то и другое на практике есть чистый ноль.



Можно добавить, что мертвая природа не создала ни единой «антиэнтропийной» системы с агрегатом компенсации, вроде ТЭЦ или обычного холодильника, что же касается самовоспроизводящегося автомата, такое пока оказалось не по силам всей нашей цивилизации, разве что в виде абстрактной компьютерной модели. Данные проблемы, актуальные и для идеи эволюции, разумеется, не были видны Дарвину, и бессмысленно его в этом обвинять, но все же дарвинизм, не отвечающий фактам, физике и элементарной логике, является ныне лишь глубоко антинаучным предрассудком, и даже среди биологов: ни один нормальный биолог-специалист трудами Дарвина не пользуется (не читает их и не цитирует), хотя на словах обычно клянется в верности «единственно верному учению». Излишне, видимо, напоминать, что почти за полтора века своего существования доктрина, даже радикально модернизированная, так и не была подтверждена ни единым эмпирическим фактом. Сколько-нибудь серьезные доказательства эволюции на деле отсутствуют: даже в пропагандистской литературе принят термин «свидетельства», т. е. немногочисленные феномены (как правило, столетней давности), которые можно трактовать как угодно; как сейчас достоверно установлено, по меньшей мере часть их является плодом недоразумения либо недостаточных знаний, хотя хватает и откровенных фальсификаций. Мы и по сей день не знаем ни одного примера эволюционировавшего вида, хотя противоположных фактов - чрезвычайной устойчивости вида - более чем достаточно для законного скептицизма. Для одного из видов быстроразмножающихся бактерий удалось поставить experimentum crucis - решающий эксперимент: за десятилетия популяция прошла путь, соответствующий сотням миллионов лет для высших животных, да еще при постоянном мутагенном давлении. Результат: мутации рано или поздно элиминируются, вид постоянно возвращается к исходному, а бактерии выделены в специальный таксон - не подверженный «законам эволюции» (на это, в частности, указал даже Б. Медников в книге «Аксиомы биологии»). Для внимательного читателя биологической литературы в этом нет ничего необычного: вы, наверное, уже заметили, что все вновь открываемые механизмы, на всех уровнях, от молекулярного до популяционного, действуют всегда против эволюции; в то же время никаких следов эволюционных механизмов мне ни разу не попадалось. В таких условиях совершенно естественным выглядит параллельное существование в современной биологии десятков различных гипотез о происхождении и развитии жизни, и было бы удивительным, если бы среди них не нашлось и декларирующих отказ от принципа эволюции.



Причина живучести идеи прогрессивной биологической эволюции лежит не в научной сфере (науке она ровно ничего не дает), а в психологической: это последнее прибежище того умозрительного и привычного «линейно-редукционистского» образа науки, который многие принимают за материалистический, при том, что эволюционная доктрина глубоко идеалистична и даже мифологична в лучшем смысле слова - такое определение дарвинизма можно встретить ныне в серьезных работах по сциентологии (науковедению).



Если же мы хотим действительно следовать научной методологии, последняя требует принять неоспоримый тезис: жизнь - это артефакт. И в признании этого для науки не таится абсолютно никакой опасности. Как показывает вся история науки, подобные постулаты не «закрывают» ни одного из направлений научных поисков, но зато неизмеримо повышают ценность жизни в глазах исследователей-профессионалов, да и нас, простых смертных. Мы сами и есть бесспорная благая весть, и каждая живая тварь значит бесконечно много на весах мироздания.